Автономная некоммерческая организация «Центр социального обслуживания населения Восточного округа» продолжает работу по подготовке к изданию книги, в которую войдут материалы о подопечных Центра – ветеранах Великой Отечественной войны, тружениках тыла. Героинями этой книги станут и жители села Тимашево Кинель-Черкасского района Нина Андреевна Чубарова и Клавдия Васильевна Кулябина.
Работала много и трудно
Род Чубаровых всегда славился своим трудолюбием. У Нининых деда с бабушкой были дочь и трое сыновей – сильных, работящих. Трудились в поле и на подворье от зари до зари, поэтому хозяйство у семьи было крепким, жили в достатке. Когда создавался колхоз, дед отказался в него вступать – «сами будем хлеб сеять». Однако вскоре приехал его племянник и увёл в колхоз их последнюю и единственную корову. Для деда это был страшный удар. Едва оправившись от него, вместе с семьёй сына переехали в другое село. Нина помнит эти события, потому что жила тогда у деда с бабушкой, на которую была очень похожа. Они любили её, ласково называли «Нинок». Может, поэтому и решили перебраться именно в эту деревню, которая называлась словно бы в честь их внучки – Ниновка. Здесь Чубаровы всё же вступили в колхоз, иначе сослали бы их на верную гибель. Работали в нём на совесть – иначе просто не умели.
Начало войны осталось в памяти Нины Андреевны каким-то горячечным вихрем. 22 июня прискакал из Серноводска на взмыленном коне всадник. С криком «Война! Война!» промчался по деревне, по хлебному полю. Заголосили, запричитали женщины. Этот горестный плач несколько дней звучал в деревне, им провожали подводы, на которых увозили мужчин в Серноводск, а оттуда – на фронт. Запечатлелась в памяти Нины Андреевны такая картина. Перед отправкой на фронт её отец пошёл попрощаться с родителями. Отец и сын долго стояли около ворот, глядя друг на друга, стараясь сказать всё самое важное, понимая, что могут больше не увидеться.
Так и случилось. В 1943 году Андрей Чубаров погиб в Сталинграде на глазах своего младшего брата, с которым воевал некоторое время в одной части. Когда бомбёжка закончилась, брат едва успел вырыть неглубокую могилу, похоронить Андрея, как немцы опять стали ожесточённо бомбить. После войны Нина Андреевна ездила туда, пыталась найти это место – не удалось, к сожалению.
Как и все деревенские дети, в годы войны Нина много работала в поле, вязала носки и варежки из овечьей шерсти, резала и сушила картошку – всё это отправляли на фронт. Жили голодно. Лепёшки из пареной свёклы были главным лакомством.
Проработав в колхозе до 20 лет, Нина Чубарова переехала в Суходол, устроилась на стройку – сначала разнорабочей, потом штукатуром. Работала и на железной дороге, и на пилораме. Всю жизнь работала много, трудно, надрывно. Выматывалась так, что не оставалось сил на обычные житейские радости. Даже крепкая и выносливая чубаровская порода не спасала. Замуж так и не вышла – «пока работала, всех женихов разобрали». Довелось пожить в разных городах и сёлах, пока не обосновалась окончательно в Тимашево.
Ещё в молодости Нина Андреевна сильно повредила ноги. С возрастом эта травма всё сильнее давала о себе знать, ходить становилось всё трудней. Пять лет назад поняла, что без помощи социального работника уже не сможет обходиться. «Все эти годы меня Валя Пасечникова обслуживает, — говорит Нина Андреевна. – Сам Бог мне её послал. Она мне что дочь родная. Каждый день ко мне ходит, ухаживает так заботливо, старательно. Чистоту и порядок наведёт, всё, что ни попрошу, из магазина принесёт. Очень хочу, чтобы подольше мы с ней не расставались».
В одиночку бы не справились
Почему в этих местах коллективизация проходила в таком щадящем виде, сейчас уже не объяснить. То ли по недогляду чьему-то, то ли из жалости многодетные кулацкие семьи из села Боровки не сослали в суровые гибельные края, а переселили всего за восемь километров – в маленький посёлок Глубокий, что в пойме реки Сок.
«Наших дедов и по линии отца, и по линии матери раскулачили тогда и отделили от большого села Боровки, — вспоминает Клавдия Васильевна Кулябина. – В семье деда Захара было пятеро сыновей и две дочери, младшая умерла от тифа в 18 лет, вот в её честь меня и назвали Клавдией. У мамы другое имя было приготовлено, но перечить свёкру со свекровью она не посмела, да и больно уж горевали они о своей дочери, жалко их было».
Патриархальный уклад жизни этих семей коллективизация не разрушила. Как исстари было заведено, все три поколения жили общими заботами, помогая друг другу во всём, много и умело работали, растили детей трудолюбивыми, хозяйственными, самостоятельными. За что бы ты ни взялся, делай на совесть, стремись к большему и лучшему – это правило дети Захаровых усваивали с малых лет и следовали ему всю жизнь. «В нашей семье было восемь детей, — рассказывает Клавдия Васильевна. — Мама совсем неграмотная была, у отца – два класса, но у них такое уважение было к знаниям, к образованию. В школе мы все учились на пятёрки, многие мои братья и сёстры получили высшее образование, работали руководителями. Где и кем бы ни трудились, всегда были в числе лучших. У меня вот тоже много наград – каждый год вручали, когда на Тимашевском рафинадном заводе работала. За 25 лет и почётных грамот, и медалей, и ценных подарков немало накопилось. Их вручали всегда торжественно – в клубе: играет духовой оркестр, звучат аплодисменты, ты поднимаешься на сцену… Работа на заводе была тяжёлой, поэтому добросовестный труд особенно ценился.
Ну а я к труду с детства была приучена. У нас 50 соток около речки было распахано, там мы сажали картошку, свёклу, потом отец 9 соток залога распахал – там дыни, арбузы да тыквы сажали. Таких медовых дынь и арбузов никогда больше не ела. Как-то приехали из Сергиевска, чтобы оштрафовать отца за это, а он показывает на нас восьмерых и говорит: «Тогда забирайте их и кормите чем хотите». Не стали штрафовать. Ребятня подрастала, еды нужно было всё больше и больше. Тогда отец огуречник разработал в лесу – в том месте, где мы обычно смородину собирали. Она росла между осинником и елошником. Отец приметил, что в елошнике вода стоит до середины лета. Как она сойдёт, он в низину навоза и чернозёма навозит, и мы там огурцы сажали. С мелкими семечками, тонкой кожицей, они были необыкновенно вкусными. Излишки дынь, арбузов да огурцов в Сергиевск на базар возили. Сергачки налетят, расхватают, ругаются, что мало привезли. Мы рады бы больше, да самих десять человек в семье. На вырученные деньги обувь покупали и ситчик на платья тем, кто постарше. Малышам мама шила одежду из домотканого полотна. Мы выращивали лён, мяли его, бабушка пряла нить и ткала на своём станке. Как-то вскоре после войны приехал к нам фотограф, выстроил нас всех десятерых и сфотографировал. Такие мы на ней измождённые, исхудавшие. Платьица немного скрывали это, а на малышей жалко смотреть – тоненькие ножки торчат из льняных шортиков, рёбра выпирают. Особенно нас подкосила голодная зима с 45-го на 46-ой. В 45-м страшный неурожай был, накопали три воза картошки вместо двадцати. В середине зимы она кончилась. Отец в Богатое съездит, обменяет что-нибудь на муку. А потом и муки не стало, только жмых. Кое-как дотянули до весны. Тут уж нас лес да речка спасали. Но всё равно голодно было. В июне не выдержали, подкопали картошку. Сестра ходила поливать огурцы и набрала грибов. Приготовила мама на ужин ту картошку с грибами, а они оказались ядовитыми. Мама почувствовала неладное, побежала к деду, к соседям, к сёстрам своим. Они тут же пришли, принесли молока, мёда, чтоб отпаивать нас. А у нас зубы судорожно сжаты, никак не вольёшь в рот. Дед расстелил во дворе большой отцовский кафтан, на него положили нас. А мы словно окаменевшие. Многие уже без сознания были. У меня руки и ноги онемели, я всё кричала: «Рубите мои руки и ноги – я их не чую». Потом тоже потеряла сознание, мне казалось, я долго-долго летела куда-то. Двоюродные братья пригнали с колхозного двора лошадей, нас погрузили и повезли в больницу. До неё – семь километров. Всю дорогу нас продолжали отпаивать молоком и мёдом – их много было, со всего посёлка нанесли: один разжимал зубы, а другой вливал. До тех пор, пока мы не пришли в сознание, бабка с дедом (мамины родители) дома молитвы читали, всё это время бабушка на коленях перед иконами стояла. Все выжили.
Вот так мы и жили в то время: и в труде, и в беде, и в радости всегда вместе. Так всегда было, а в войну – особенно. Война ведь стольких осиротила, вдовами сделала, в одиночку с этим не справишься. Я хорошо помню этот первый день войны. Как обычно в восемь утра мы собрались в клубе, чтобы послушать радио, которое включал приезжающий из Сергиевска мастер. И вдруг объявляют: «Война». Что тут началось! Кто – в крик и слёзы, кто наоборот оцепенел от ужаса. Сразу же прискакал всадник из Сергиевска и забрал трёх мужиков, в тот же день их на фронт отправили. Ни один не вернулся. Отцу бронь дали – у него позвоночник больной был. Но ему здесь за десятерых пришлось работать, поэтому и умер он рано – надорвался. Да и нам, ребятишкам, досталось. И в поле работали, и на ферме, и на току. Траву скосят – нас ворошить и сгребать заставляют, а силёнок не хватает, потому что трава эта выше нас – в пойме ведь жили.
Вот так всю жизнь и приходилось делать то, что выше моих сил. Но как-то справлялась. Мы, Захаровы, крепкой породы. Однако с годами и я начала сдавать. Сейчас мне 88. Лет пять назад встала на социальное обслуживание. Последние четыре года ко мне ходит соцработник Катя Подкорытова. Хороший специалист, хороший человек, добрый и порядочный. Мне с ней легко и спокойно. Я с ней – как с дочкой. Всем могу с ней поделиться – и радостями, и проблемами. В старости это важно, чтобы рядом был такой человек».
